ОляГваг, или Libeccio — рассказы из цикла Levante

Олежка, прозванный в народе Олягва, отряхнув голенькое тельце от тины, улёгся на песочек понаблюдать за шумящим в отдалении голубым морем – невесть почему заполненным цаплями, ходульно беснующимися с яйцами возле…

Хотя и строго не полагалось в его народе глядеть на этих уродцев: даже, говорят, наказывались взгляды в их сторону… любопытство и тайная загадочная страсть были сильнее.

Солнышко припекало – оно даёт тепло всем! …мысли становились живее, жарче и упруже непатриотичнее:

– Вот бы всех этих уродцев с их прозрачными телами на костёр, – думалось вслух парню, – тогда бы они не кидали камни в нашу спокойную лагуну, и не включали свои дымилки, от которых пропадают питающие кровь деликатесы. Да и не было бы кругом этой безвкусной вони от их цапельных поселений: пусть бы тишина и покой стояли у нас над водой!

– А вообще, пропади пропадом мнения квакеров, конечно — знойны эти самки, – но с чего он взял, будто б это самки, до конца его сознания не доходило, – цапли, братва толкует, тоже разделяются на самок и самцов, хотя, по мнению большинства болтов – все цапли одного тела, и даром что в черноте под пузом разно! А у этих никакого разно не было, окромя пенистых чёрных треугольников.

Олег мыслил глубоко и отменно в себе, а вот снаружи получалось только влажное клацанье, и его округлые бочка́ вздрагивали скорее и скорее, и глаза пучились… Олег томно перевернулся на спину, обычно показывая свою страсть.

– …и пахнет меж ходуль у них смачно, как в засушливую ночь над тёмной водой… Знаю! застал однажды их грехопраздник: тогда одна патлатая и длинногачая тварь мяла под собой другую с голыми лапами, космато раскидывающую от себя дрожащие тени… Всё тогда слизал под ними, как только те ушли жрать рыбу к костру.

И Олягва любил костёр! но особливо, как средство наказания:

– один уважаемый старик, окучивая кувшинку, рассказывал, как однажды его поймала одна такая самка, правда, из лебяжьего белого племени… и долго мучала на разный лад, запуская его тельце и лапки к себе меж ходуль… в глубокую сырую яму…

Поэтому они очень вредны лягушачьей нации, всегда веско говорил старец: врал наверно, слизь жирная!

Олягва всегда во всём сумневался, и его мозг, который, казалось, расположен в глазах, но не под черепом – маялся:

– Хоть эти цапли и сучьи выродки, и мечтают нас всех истребить, – но дорого бы я дал, чтобы полизать и полазить округ ямы хотя бы вот у этой, тыкающей чёрное яйцо. Напитался бы вдосталь — да так, что и рдяный комар не всласть!

Всякая живая натура живёт мечтой и той драмой – что несовместима, несвоевременна и несбыточна в мире.

Но ужас! Возможно, мечты не так уж и несбыточны…

Прямо в его сторону, стремительно стоная в сучьем угаре, неслась одна из играющих в мяч.

– Заметила, кура..! зря перевернулся цацкой кверху.

Олягва опрометчиво прыснул наутёк –  его никто из пернатых не замечал, а только неприятно время от времени вслушивались в принесённое бризом море вони и чавканья!

– Только не цаплям в лапы… только не цаплям, – мелькали токи в вспуклых очах Лягвы, так же стремительно как и его прыжки – лучше бы к лебедям в пазьдь угодить… а за цапель во всех балках проклянут.

Двуногая, настигая своё яйцо, изо всех сил напрягаясь в изящном пике, и всё-таки сумела принять лапкой мяч и отправить сопернице, — но, не выдержав равновесие жаркого и юного, окольцованного лишь тонюсенькими полосушками не загоревшего упругого тела – качнулась и… прямо пяточкой ступила на соглядатая.

Всё вон изнутри лягушонка на приболотную, казалось родную и добрую, всегда хранящую защиту тину … Секунду его смятое тельце пульсировало, изрыгая из себя влажную жизнь для других… и остановилось.

– Фи… – завопила прыгунья! — всё то последнее из песен мира, что донеслось до измождённого серого тельца.

– Как тебя угораздило, Клави, – весело наперебой тараторили разгорячённые палевом девочки, кивая на брезгливо шаркающую пяточкой диву… – саму Царевну Лягушку раздавила!? Гляди !! её болотный прынц тебя достанет.

– Айда к воде!..

– Купаться!.. – крикнула другая.

…Клави, брезгливо хлопая кулачками по хлёстким шоколадным бёдрам, со злостью пнула всю эту пакость мятой кожуры в болотце возле… и по юному телу головокружительно пронеслась первая сладостная страсть к охоте… и смерти…

…горького проклятья жителей омута к своему дрязгу, кожура уже не слышала… И напрасно когда-то мечтала, что её погребут в прохладном иле с почестями лягушачьего царства. Нет! ничего этого не случилось – так и гнила, удерживаемая красными пузырями над тиной, пока ни растащили падальщики, коих слонялось в округе затона дикое множество.

…а глазастые старожилы, в час вечерних песен своих, только и поминали головастикам о предателе и сквернавце, допревающем меж кувшинок…

А где-то через месяц, мирное лягушачье царство засыпали искристым морским песком: как того и не бывало.

И только некоторые из двуногих, говорят, видели, как аккурат перед бульдозерной сволочью, некоторые серые твари, изловчившись своим жирным телесным наваром, покидали смрадное место, уцепившись за тростинки в клювах дальновидно запасливых чёрных птиц.

Другие ещё долго описывали эти чудеса природы…

…а утлые и глупые тела Олягвы, как и его близких голоштанцев сородичей, канули навеки…

Дух же лягушонка Libeccio ещё долго слонялся в мире по над берегом; дотягивал до спален девиц, живясь теперь подвластными и доступными телами: доставал их, как царственный принц… касаясь сгустками ночного ветерка. Или забирался к красавицам во сны, оборотившись суженным, и опосля — любовался, как на рассвете зудят грязные мухи у самого лона девичьего…

…и проклинал, не защитившие его живот – тину и воды омута, которым желал гореть вечным огнём вместе с тёмными завитушками этих живых, но страстно скованных жизнью тел…

…натура живёт мечтой и той драмой – что несовместима, несвоевременна и несбыточна в мире фарса — ибо она уже натуральна…

автора картины забыл: сообщите, люди добрые…

Александр Цнин ATs-squad