Ах, милый Моцарт

Макар Рвацкий

Когда зимним приветом в мир рождался Иога́нн Хризосто́м Во́льфганг Теофи́л Мо́царт, батюшка его двинулся к болванчику Аве Марии и перекрестился; матушка же охнула, и, чуть было не отправившись в мир тайн, насилу вытянула главнейшую семейную симфонию!

Мороз крепчал, а жар в камине наподдался!..

Все помнят, кто есть такой Моцарт, но практически все забывают — кто такой и что такое был его отец. А между тем, кажется, ухвати с улицы любого, ковыряющегося с носом карапуза, отдай его в руки папеньки старика Леопольда и вмиг этот малыш обретёт гениальность пуще всякого Вольфганушки, хотя и слыхом не слыхивал ни что такое клависин, ни что такое скрип-колеса телеги музыкального балагана.

1756г от рождества христова, — таки родился и ещё один ребёнок в семье Моцарта-старшего, рачителя дисциплины домостроя.

И вот что замечательно при взгляде на младенца, так это кривое ухо — было будто за-ранее (с не меньшей божией гениальностью) подготовлено ко всяким оплеухам и затрещинам со стороны, и вскоре оправдало своё предназначение в солдафонском нраве родителя. Да так, что в другой государской организации московия, куды от цивилизованной знати и в три года не доскакать, некая знатная княгиня, на zeitung одного из вельможных князей-вояжеров о строгости немецкого отца к дитяти своему, так прямо за обедом и погрозила:

— Прям так и убила б, изгалятора! …так надругаться над детством кровушки родимого…

— Неже у немчука, прелого, мощи не было к государю ихнему обратиться: тот бы, надо думать, вмиг всё обделал.

Да вот наша Ксю, нешто б такую волокиту вытерпела? Да и пошто!? У нас государыня, матушка наша, слава Богу, не чета курчавой ветоши мужицкой, с разумом досталася и понимает у кого талан есть. Вот и Аксюша кипы вензелей в альбомы от кавалеров получает, да на балу у Белоконьской, её, родную, только и слушают, да в окуляры взоруюют.

А юная княжна Аксинья, тут же покойно кушавшая бараний бочок с капусткой, — дрёмно взглянув на альбом свой, икнула кулачищем по столу. Хлебнула рассолу из жбана и — принялась за прежнее… А престарелая красавица россейской данности на миг замолкла ту́гонько и продолжала камерно:

— Нешто нужно для признания в свете, детства лишать попусту; аппетита к жизни? Для талана нужно родится ни абы где и у кого… (хрясть по краю столешницы унисонно отпрыску). Нам ихи любералства ненадь, где каждый голоштанец права свово требует. Ай нашей Ксю возможно с бабой дворовой в одной уборной … да судьбу мерять? …а той-то и место должно в конуре только, хотя мы и нет-нет да подчуем её со стола и по праздникам обещаем всякого, бога ради!?

И в самом деле: когда ещё румяное дитя Аксюша низала блинцы с репой и, пукая рядно в кулачок, слушала сказки подслепой кормилицы, малец Вольфушка вовсю хрястал клавиши клавесина и колесил по Европе, отсыпаясь только в телегах и чердаках задунайских кораблей.

Пока Вольф и батюшка путешествовали, сколачивая фа-ми-льные подмостки: один — не покрывая рогожей клавиш, другой, ласково декламирующий своды устава дисциплины, — мето́ды  делячества и на Руси не дремали.

Малютку Ксю к ея осьмнадцати годкам стали срочно готовить к предназначению дворовой кальеры, на  русский фарт: маменьки перешивали и примеряли к станине девичьей всевозможные цветастые материи, смахивали капе́ль пота лица, да поколачивли чернавок за то, что молоденькая и призрачная этуаль вместе с её хрупкой грудью стремились за пределы газовых капотов на волю к женской приати, надрывая суровые снурки и нервишки папеньки да маменьки ро́дных.

И воистину, говорит автор:  «Прям так и убила б изгалятора»

Когда в той тусклой России создавалась жизнь шинельная и суконно-башмачная, в другой нероссии по лужам гоголем щеголял мальчуган, который и принесёт уже в наш мир, нашего же Моцарта, записавшего придельное развитие во издыхании души русской.

…продолжение следует…

2009г